Высший пилотаж киллера - Страница 19


К оглавлению

19

– Я бы тоже это хотела знать.

 Глава 14

Я завез Клаву домой почти вовремя. Но все-таки увидел в окне третьего этажа одинокий женский силуэт. Клава, выбираясь из машины, посмотрела туда же.

– О, мама уже ждет. – Потом, словно вспомнив о чем-то, она наступила на сиденье обнажившейся коленкой, наклонилась и дружелюбно, по-сестрински чмокнула меня в щеку. – Ты молодец, вел себя как джентльмен, я ни разу не вспомнила, как ты таскал Барчука за галстук. Пока.

Она явно вспоминала это с удовольствием. Надо же, какие глубины скрываются в добрых женских душах. Я вылез и через покрытую изморозью крышу машины крикнул ей вслед:

– Ты тоже молодец, я ни разу не заметил, чтобы ты громко зевала.

Она оглянулась, махнула рукой.

– Ты делаешь нужное дело. Я хотела бы, чтобы у тебя получилось.

Это было почти уже признаком моего непрофессионализма. Или она гораздо умнее, чем кажется? Впрочем, может, и умнее, сколько у нее языков, вроде бы три?

Дверь хлопнула с таким деревянным, глухим звуком, что я поежился. Не могу этого объяснить, но почему-то я был уверен, что не забуду эту девушку. И запомню ее именно такой, расслабленной, довольной, чуть выпившей, рядом со своим подъездом, откровенно потешающейся над кем-то, кто считал ее не очень далекой.

В машине было тепло. Я подождал немного, минуты две, убедился, что мама в окне пропала в глубинах квартиры и на кухне загорелся свет. Потом поехал, пока все было в порядке.

Пока? Что значит пока, спросил я себя? Так и будет. Это не очень сложное дело, и может, все мои предчувствия – бред стареющего оперативника, которому пора думать о тихой гавани, о бумажной работе, о женском обществе, наконец.

Кстати, о тихой работе. Я достал записку, свой сотовик и позвонил Сэму. Вернее, Самуилу Абрамовичу Брееру, фотографу Прилипалы, одному из друзей Веточки.

Мне ответил суховатый, явно не очень трезвый голос, но странное дело, от него веяло теплом и участием, он вызывал только самые положительные чувства.

Я назвал себя, сказал, чем занимаюсь, и выразил желание встретиться. Сэм выслушал, потом очень кратко ответил:

– Приезжайте. Я не сплю.

И я поехал куда-то на Юго-Запад, потом еще довольно здорово вбок, а когда доехал, было уже крепко за одиннадцать. Я же ехал не очень быстро, чтобы не нарваться с запахом на какого-нибудь ретивого гаишника. Тут даже удостоверение могло не подействовать.

Бреер встретил меня в тренировочных штанах и в несвежей футболке. Почему-то представилось, что минутой ранее в этой самой футболке он таскал старческими руками пудовую гирю и пыхтел, добровольно потея. Кроме того, от него несло вермутом, причем не «Чинзано», а самым что ни на есть примитивным.

Ничего не спрашивая, даже удостоверения, он провел меня на кухню и указал на табуретку через стол напротив того места, где стояла большая кружка черного кофе и початая бутылка с граненым стаканом. Сбоку лежал какой-то очень толстый труд со сложным названием. Передо мной был обрусевший еврей-интеллектуал, с неустроенностью и разбитыми надеждами, но неистребимой добротой и любовью к жизни.

Чем-то неуловимым он напоминал мне Циклера, старого моего дружка, который один чуть не из всей нашей компании помог мне, когда я действительно нуждался в помощи. И который теперь свалил куда-то то ли в Австрию, то ли в Швейцарию. Ему это было можно, после нашего блистательного дела в Тольятти он огреб миллион и даже сумел его вывезти за границу. Он всегда почему-то мечтал о лавочке, продающей хорошие, очень надежные, может быть, лучшие в мире, часы самых лучших фирм. Наверное, у него теперь есть что-то похожее.

Должно быть, я слишком явно задумался, глядя на Сэма, потому что он спросил:

– Я должен извиняться за неглиже?

– Ничуть. Это я, кажется, должен извиниться за поздний визит.

– Ну, что вы, – он подобрел. – Я на бюллетене, лежу пью малину с аспирином, на работу не хожу, могу хоть круглые сутки не спать. Или наоборот, спать все дни напролет. А кроме того, фотографы, особенно неплохие, как и астрономы, почти всегда работают по ночам. Так что извиняться не стоит.

Мне показалось, он все-таки пожалел, что не переоделся перед моим приездом. Такая тирада требовала если не смокинга, то хотя бы брюк.

От сладкой бурды, которую называли кофе в ресторане, хотелось что-нибудь срочно выпить. Хотя бы и кофе в почти половине двенадцатого. Но, решил я, пусть это будет нарушение режима, вызванное ударом жакана в грудь. И тут же пожалел, потому что стоило мне вспомнить, как… Я едва не застонал в голос.

Сэм это заметил.

– Что-нибудь не так? – он крутился у плиты.

– Нет, я просто подустал сегодня.

– Странно, – он посмотрел на меня внимательнее, – вы производите впечатление человека, который не способен уставать.

Пригубив кофе, я почувствовал, что силы возвращаются ко мне. Сэм смотрел на меня изучающе, словно рассчитывал, что я на его глазах начну молодеть.

– Ну, как?

– Оказывается, это то, что мне было нужно.

– Я так и знал. – Он снова сел, направил свет лампы в окно, чтобы она никого из нас не слепила, спросил: – Итак, Клавочка предупредила, что дала мой адрес, но не сказала, чего вы добиваетесь.

– Можно на «ты»? – попросил я. – Тебя все в Прилипале зовут Сэмом, и я тоже внутренне…

– Бога ради. Но я говорю с представителем власти и хотел бы сохранить пока «вы». Идет?

Он не преувеличивал? Мне послышался акцент, старый, воспроизводимый бесчисленными анекдотами акцент. Или он просто издевался? Только над кем из нас? Почему-то мне казалось, что не надо мной.

19