Вот их бы вывести на такую прогулку хоть раз, хоть один-разъединственный раз, и тогда они, может быть, научатся отдавать приказы о чьей-либо смерти чуть с большей осторожностью.
Нет, они ничего не поймут в этом, они даже найдут в этом что-нибудь приятное-познавательное для себя. И по-прежнему будут устраивать нам каждый день свою маленькую Чечню, полагая, что у них есть на это право.
Потом я доехал до особняка Аркадии, поднялся в свою комнату и рухнул, не раздеваясь, на кровать. Потом кто-то приходил, приносил что-то, уходил… Я не очень хорошо помню, в каком приступе ненависти ко всему миру прожил несколько часов. Или просто от того, что мне приходилось делать и что делали другие. Далеко за полночь меня вывел из ступора звонок от Шефа.
Он был холоден, рассказал, как примерно все выглядело, я подтвердил, он похвалил и стал прощаться, но на прощание все-таки сказал:
– Ты только не переживай очень. Дело закрыто, все, точка. Можешь надраться до чертиков и забыть… Ах, да, ты же не пьешь.
– Иногда думаю начать, – вяло отозвался я.
– Не нужно. На самом деле, если не набрел на эту расслабуху раньше, то теперь она будет действовать наоборот, только вспоминать все будешь отчетливо и ярко. Так что это не для тебя.
– А что же делать? – я понадеялся, что он знает, что может мне помочь.
– Спать или, может быть, принимать успокаивающие таблетки.
Я усмехнулся.
– Совесть таблетками не лечат.
– Тогда сходи в церковь. Совесть – по части бога.
Он трубку все-таки не вешал. И тогда я заподозрил, что он из ясновидящих. Уж очень точно поймал мой момент переживаний. Я его спросил:
– Шеф, а как ты узнал?
Он расхохотался почти так же весело, как над свежим анекдотом.
– Ты только не думай ничего особенного. Я же послал к тебе врача с приказом осмотреть твою шишку на голове, ну и проверить, нет ли других дырок. А он доложил, что… Ты что, его не заметил?
Признаваться мне в этом не хотелось.
– Понятно.
– Эх ты, – он еще смеялся, но теперь его смех стал искусственным, – оперативник хренов. Ну, спи спокойно, и главное – дольше. Твоя работа окончена.
Я встряхнулся, спустился в гостиную, где в самом деле сидел и пил свежий черный кофе очень деловой док. Они о чем-то дружески толковали с обеспокоенной Аркадией. Она выглядела, наверное, не намного лучше меня.
Док увидел меня, угостил своими пилюлями, и я проспал до четырех часов следующего дня, а когда поднялся, глаза все время слипались и тянуло на откровенность.
Тут-то меня и поймала Воеводина. Заботливо, как больному, она принесла мне бульону, жареной курицы и свежайших хрустящих салатиков. Последний салат оказался сметанно-ягодным, с настоящими клубниками, вишнями и крошечными дольками груши. Я такой вкуснятины не ел никогда в жизни.
Галина Константиновна сказала, что за этим салатом Аркадия послала Анатолича в какой-то ресторан специально. Я оценил ее заботу, но все-таки обошелся бы и без этого. Тем более что за этим подозревал некое продолжение.
Так и оказалось. Не успел я толком собраться, она вкатила собственной персоной в мою комнату, кажется, впервые за все время моего постоя тут.
Она была бледной, без малейших признаков косметики, очень спокойной. Но губы то и дело раздвигались в нервической улыбке. Она переживала, и не только за меня, как я понял из ее вопросов.
Собственно, этот разговор был лишним, но она очень просила, и, памятуя ее хорошее ко мне расположение, ее обеды, а также завтраки и ужины, ее предупредительность, в особенности фруктовый салат, я принялся кое-что рассказывать.
– А что будет с Барчуком, ведь не исключено, он тоже принимал участие в устранении… в убийстве Веточки?
– Как я понял, по распоряжению Шефа всех свидетелей перепроверяют. И кажется, кое-кто теперь по-новому смотрит на происшедшее. – Вообще-то, я не должен был это говорить, но она была почти что одна из наших, так что нарушение служебной тайны здесь было сомнительным. И от салата осталась еще половинка порции, так что я мог порадоваться жизни. – Он имел возможность толкнуть Клаву, а затем сломать ей шею. Его допрашивают именно с этой версией, и мне кажется, он в конце сознается.
– Сломается?
– Сознается. Не забывай, у меня есть устное подтверждение убийства от самого Комарика. Тот сказал, что дал санкцию…
– И все-таки, – сказала Аркадия, – мне не совсем ясно…
– Послушай, – я вскипел, и это было зря, но я уже не мог остановиться, даже обращался к ней на «ты», – в этом деле останется полно неясностей и умолчаний. Уйдут от расплаты те, кто стоял за Комариком, не будет преследования иных из его клиентов, которые в нормальном государстве вполне должны были бы сидеть. Все свалят только на Прилипалу. А жаль.
Она вздохнула и все-таки продолжила:
– Не знаю, может, то, что не стали копать дальше, и правильно. Бизнес – это война… Тогда я решил и с ней разобраться. Чтобы по крайней мере в одном вопросе для меня наступила та ясность, которой она так хотела.
– Скажи, ты напустила меня, Шефа и наш отдел на Комарика и его банду за сестру?
Она провела по лицу тонкой рукой, словно снимая невидимую паутину.
– Ну, в общем, да. Конечно, именно за Веточку…
– А ты не лжешь? Он должен был получить заказ на проведение в России каких-то довольно значительных средств, и ты примерно этим же занимаешься. И теперь, когда Прилипала сгорела…
– Теперь, когда Прилипала сгорела, эти вложения, очень может быть, пойдут по нужным нам каналам. Потому что с тем грузом, какой ты навесил на Прилипалу, ни один честный инвестор не будет иметь с ней дело.