Высший пилотаж киллера - Страница 83

Он выпрямился и твердо, как положено в таких случаях, процедил:

– Пошел вон.

Я посмотрел на него оценивающе. Больше он бросаться на меня не собирался. Это уже было хорошо, но еще недостаточно хорошо, чтобы он хоть как-то выдал себя.

– В конце концов есть же и на вас управа. Стоит в какой-нибудь популярной газетенке опубликовать одну разнесчастную статью про ваши фокусы, как с тобой будет кончено, никакой суд не отмоет…

– У нас репутация! – Это его, как ни странно, волновало. Ну и убийцы пошли! А он тем временем добавил: – А вот бывшему уголовнику никто не поверит!

Я тут же подскочил и ткнул носком сапога чуть ниже колена, не сильно, иначе нога могла сломаться.

– Откуда знаешь, что я сидел? Кто тебе об этом сказал? Комарик? Что он тебе еще про меня рассказывал?

Он попытался было оттолкнуть меня, я перехватил руку, заломил кисть вбок, он выгнулся вперед, я взял другой рукой его спортивную маечку с легким, рыхлым капюшончиком и рванул, раздирая почти до пояса. Это всегда было хорошим средством давления и гораздо более безопасным, чем просто тычки и пинки. Мы русские, мы всегда жили в такой нищете, что для нас потеря грошовой тряпки вызывает стресс, а это мне и было нужно. Вогнать их в состояние бесконтрольного стресса…

– Я на тебя в суд подам.

– Никуда ты не подашь, – я отпустил его, лишь слегка толкнув назад. – И передай твоему пахану, я, может быть, и не тронул бы вас, если вы не имели прямого отношения к Веточке. Но теперь трону. И если мои подозрения верны, то тебе, голубь, даже не сидеть. Я сам с этим разберусь. И задолго до того, как я кончу, ты о тюряге начнешь мечтать, как о тихой гавани.

Он выпрямился, провел ладонью по волосам. С сожалением попытался поправить маечку.

– Ни о какой тюряге я мечтать не буду. А вот тебе, голубь, – он даже дразнился, – сидеть как миленькому. И еще не раз. Сегодня же напишу на тебя заявление.

– А репутация? – спросил я ехидно.

– Для репутации у меня есть вот это, – он потряс в воздухе папку.

Странно, как это ни один листочек оттуда не вылетел. В самом деле, он берег ее пуще своей майки. Тогда я сильно толкнул его на стену. Он оперся о стену, чтобы не удариться головой и чтобы не упасть, но я уже был рядом и выхватил папку из его ослабевших пальцев.

Когда я повертел ее в руках, рассматривая даты, подписи и прочее, он вдруг заныл:

– Знаешь, лучше отдай. Если ты ее отберешь, мне просто деваться будет некуда, останется только заявление в милицию писать…

Я посмотрел на него и ответил:

– И не рассчитывай.

Так, главное тут было сделано. Я повернулся, чтобы уйти. Тогда-то он и бросился.

Но я ждал этого, и, когда он рванул, используя стену, как опору, я ткнул ногой назад. Он налетел на ногу всем телом. И отвалился уже в полубессознательном состоянии.

Тогда я сказал ему:

– Всегда любил подсмотреть, какие козыри у противника.

Но он не ответил, он полз, опираясь рукой о стену, в сторону ванны. Эх, будь я в форме, я бы непременно последил, что он будет делать, когда немного оклемается, и скорее всего выяснил бы Комарика с нужной для меня точностью.

Но и мне было паршиво, я чувствовал, что кровь уже струится по ноге и пора было ее останавливать. Поэтому я просто убрался, так и не использовав достигнутого преимущества.

Глава 60

Как я и предполагал, все было предельно просто. Трое свидетелей утверждали, что Клава вдруг поехала по очень опасному склону, потом потеряла контроль над скоростью, вылетела на скалу, упала, плохо упала, осталась лежать. А когда к ней подкатили те, кто собирался оказать ей помощь, около нее уже метался Бокарчук, рыдая и взывая к небесам. Хирург на базе сразу же установил множественные переломы, но причиной смерти послужил перелом основания черепа.

Да, как я ни импровизировал, но, кажется, попал довольно точно.

Вообще-то, если знать кое-что и иметь сильные руки, позвоночник у основания черепа можно сломать даже не напрягаясь. Что Барчук скорее всего и проделал. Но доказать это будет очень сложно. Были свидетели, причем подобранные умно – двое из Сибири, один – белорусский миллионер. Было заключение врача, что характер перелома вполне мог быть вызван падением с обрыва. Было заключение ментов, что следствие проведено и закрыто ввиду отсутствия состава преступления.

Все было ловко и даже умно. При всем, как говорится, честном народе провернуть такое дело и… Неподсуден. Даже наоборот, вызывает сочувствие, все-таки подругу потерял, и так вот трагично, когда только-только у них стало что-то налаживаться в личном плане…

Все это было тошнотворно. И очень скверно для меня, потому что трудно было теперь что-то доказать – Сэм вряд ли поймет, о чем думала Клава, когда писала ему свое письмо.

Окончательно расстроившись, я ушел в гостиную, сел перед огнем и стал смотреть, как горят чистые сосновые поленья.

Что же делать, как найти другие подходы к Комарику?

Скольких этот субчик еще убьет со своим подручным, скольких облапошит, прежде чем попадется? И попадется ли вообще, если замаскировался так, что даже Шеф в него не очень-то верит.

Затрубил сотовик. Я поднял трубку. Это был Шеф. Докладывать очень просторно мне сегодня не хотелось, я просто перечислил то, что сделал. И предложил провести дополнительное расследование гибели Запашной. Он согласился, что как дополнение к общему делу это помогло бы, но как изолированное преступление – сомнительно, что суд примет его к рассмотрению. Я сказал, что готов передать папку ему для размышления, а потом спросил, чего он звонит.

– Да, собственно, скорее по привычке, – он хмыкнул, – не думал, что ты уже гоняешься за злодеями… В общем, в телефонной трубке Бреера действительно обнаружен хитрый микрофон. Сложный, дорогой. Такой слушает всю комнату, даже если трубка лежит на рычагах.