Высший пилотаж киллера - Страница 37

Но что-то в этом городе было и неправильно. Слишком часто и глупо тут гибли люди, слишком было много бедных и просто несчастных, причем не по собственной вине, а по вине тех, кто как раз чувствовал себя вполне вольготно и комфортно. Слишком много тут было обыкновенного человеческого горя, которое к тому же никто не замечал или делал вид, что не замечает.

Этот город, это место, этих людей требовалось зачистить, как на армейском жаргоне называется контрольная операция отделения противника от простых жителей. Собственно, этим я и занимался.

Я очень любил свет больших фонарей на главных проспектах города. Он не слепит шофера, но он же делает мир каким-то странным, совершенно ненормальным. На месте городских властей я бы проверил этот свет по части криминогенности…

Когда я подрулил к знакомому подъезду, я с сожалением вспомнил, что не установил прошлый раз, где его окно. Это была очень серьезная оплошность. Но моя попытка исправить ее сейчас ни к чему не привела, я просто не мог вспомнить расположение квартир в доме такого типа и не смог припомнить даже, на эту или на другую сторону выходило окошко, около которого мы так славно прошлый раз разговаривали.

В лифте я достал «пушку» и снял ее с предохранителя. Это было скорее всего лишним, но может быть, и не очень. Потом дверь лифта открылась, коридор развернулся передо мной как путь к неминуемой погибели. Я проверил лестницы, все тихо, определенно никого поблизости не было.

Потом подошел к двери, чтобы позвонить, но вдруг стало ясно, что она открыта. Я прижался к ней, хотя было ясно, если что-то произошло, тут уже никого не осталось. Вдохнув через рот, чтобы было потише, несколько раз, я носком толкнул дверь и скользнул в прихожую. Тут было не так уж и тихо. Что-то скрипело, как скрипит терка, захватывая бревно перед его распилкой… Нет, это ассоциации с лесоповала. Мне хотелось все-таки найти Сэма.

Звуки шли с кухни. Я прижался к противоположной стене и выставил вперед руку с «пушкой»…

Самуил Абрамыч мирно жарил картошку на сале. Увидев направленный на него «ствол», он отшатнулся, схватился за майку грязной рукой с ножом, посадив еще пару пятен, и охнул.

Я хмыкнул от досады, убрал свой «ягуар», подошел к столу и сел.

– Вы уж извините, молодой человек, я забыл, вероятно, дверь запереть?..

– Да, – я попытался улыбнуться, – и я за вас почему-то струхнул.

– Ну, не знаю, стоит ли за меня волноваться. Я ведь живу на самой обочине жизни.

– Дверь все-таки следует запирать.

Он улыбнулся.

– М-да, я себе то же самое говорю. Но после смерти жены как-то частенько забываю такие пустяки делать.

– Это не пустяки.

Он улыбнулся еще шире, мой испуг за него каким-то образом поднял ему настроение.

– Картошку с салом хотите?

Я вспомнил замечательный обед, которым меня угостила сегодня Аркадия, и понял, что еще сыт.

– Нет, я просто приехал по вашему звонку. Что случилось?

Он дочистил последнюю картофелину, бросил нож в мойку, на груду очисток, на которые стекала тоненькая струйка белой воды, вытер руки, сел на табурет, на котором вчера сидел я.

– Собственно, приезжать не следовало. Я все мог сказать и по телефону.

Я потер лоб.

– Кстати, как получилось, что вы позвонили домой Аркадии?

– Я звонил по тому телефону, который мне дала Клава.

Так, это было понятно. Я не оставил ему свой номер, но он узнал его через Прилипалу.

– И что же вы собирались мне сказать?

Он улыбнулся, показав не такие уж и хорошие зубы. Даже этот старый, потертый, грязноватый еврей, фотограф от бога, с его печалями и болями, выглядел, улыбаясь, настолько живописно, что ради одного этого стоило сюда приехать. Я не удержался и улыбнулся ему в ответ.

– Я вдруг вспомнил, что тех, кто давал деньги, с самого начала в Прилипале знал только один человек – наш Барчук. Вам нужно надавить на него.

– Вообще-то я это уже понял.

Он развел руками.

– Тогда вы зря приехали. Или… попытаться искупить свой грех вот этим?

Он встал, достал из холодильника бутылку водки, аккуратно налил себе рюмку и вопросительно посмотрел на меня. А я, вместо того, чтобы отказаться, заколебался. Это сослужило мне дурную службу. Он вдруг ядовито ощерился:

– Брезгуете стряпней старого еврея, так хоть рюмку водки выпейте.

– Я за рулем.

Но он был уже неумолим. Или мне это было действительно нужно?

– Выпейте, у вас, судя по всему, был горячий день.

И я махнул рукой, соглашаясь.

Сэм достал из сушилки еще одну рюмку и торжественно, как церковный елей, налил в нее водку едва ли не самого дешевого сорта, какую мне только доводилось в последнее время видеть. Мы выпили, он закусил куском сала, я просто отломил корку хлеба.

– А у вас так не бывает, что человек даже не знает, что он, собственно, знает? Может, и Запашная знает тех, кто стоит за Прилипалой, но не догадывается об этом?

Он очень хотел, чтобы я не зря приехал к нему. Но этот вариант я уже проходил, и мне осталось только покачать головой.

– Это называется бессознательное свидетельство и в нашей практике очень часто встречается, – пояснил я. – Но тут Клава бесполезна. Я проверял.

– В самом деле? – он встал, помешал картошку. – А вы уверены, что все проверили?

– Я водил ее в ресторан, чтобы разобраться, в частности, и с этим тоже. – Я поднялся. – Ну ладно, с вами все в порядке. Я отогрелся, пожалуй, поеду.

Он проводил меня до выходной двери и сказал на прощание с преувеличенным еврейским акцентом:

– Пр-риезжайте, хряпнем еще по рюмашке.

В том, что он хряпнет еще не одну рюмашку, когда вернется на кухню, я не сомневался.